Отобрание ребенка из семьи.
Давно, когда я была волонтером, в больнице Цимбалина, которая была социальным центром для безнадзорных, подкинутых, отобранных по жизненным показаниям из семей детей, меня попросили помочь уложить малышей спать. Рук не хватало.Я несла из одного помещения в другое крохотную двухлетнюю девочку. И девочка попыталась со мной заговорить. Случайного человека, взявшего ее на руки, кроха спрашивала: "Мама...мама...? Мама?"
Я поняла, что все это время она сидела в своей кроватке в немом горестном недоумении, не понимая, что происходит, что означают все эти перемещения, в которые она вовлечена высшими силами ничего не объясняющих взрослых, которые унесли ее сюда, как ничего не понимающий и не чувствующий объект. Она совершила сверх усилие, попытавшись что-то узнать у меня, прорываясь из своей младенческой немоты. Я спросила у медсестры, что с мамой этой девочки, где она? И медсестра ответила: "Да кто ж знает, привезла милиция по 77-й, наверное, алкашня какая-нибудь..." Мне было нечего сказать все потерявшему ребенку.
Наверное, если бы высшие силы отобрали малыша у родителей нашего благополучного круга, всем окружающим было бы очевидно, что это драма и для родителей, и для ребенка. Что ребенок любит маму и на разрыв маленького сердца страдает, оторванный от нее. Но мама этой девочки была "алкашней". Нельзя любить алкашню, нельзя страдать от разлуки с такой мамой. Нельзя даже получить никаких объяснений - что происходит и что будет с твоей детской судьбой. Да никому в голову не приходит, какую полностью необъяснимую трагедию беспомощности переживает ребенок социальных парий. Его привычный мир уничтожен, и вокруг бродят молчаливые и всевластные чужие люди.
Я помню себя с очень раннего возраста. Помню, как мама привела меня в ясли. И отдала меня каким-то чужим женщинам в белых халатах. Я не говорила. Но я уже почти все понимала. Помню, как я плакала, а одна из них говорила другой: "Эта девочка не разговаривает". Как раздавали витаминки, и как я стояла у забора в отчаянной надежде, что я увижу маму. У меня больше ничего не было, кроме этой надежды. Мама обещала, что придет. Помню свою глубочайшую беспомощность и одиночество. И бесконечность времени. А потом мама пришла и заполнила собой мой мир.
Я знаю, что дети сразу живые и сразу все чувствуют.
Была девочка четырех лет, которая подолгу сидела в застывшей позе на стуле и смотрела в одну точку. У нее было лицо человека, который молча терпит боль. Врач, желая поделиться, сказала про нее: "Мать занаркоманила, а бабушка старенькая, опека не хочет рисковать. Забрала. А девочка хорошая, ходила в садик, одета чистенько. Вещи на стуле складывает аккуратно-аккуратно, носочек к носочку. Она очень страдает". И неожиданно добавила: "Прямо сердце кровью обливается смотреть". Девочка с взрослым страданием на лице не знала, что ее ждет детский дом.
В том же центре я видела четверых детей от 8 до 15-ти, братьев и сестер, которых, как они говорили, "загребли из школы". У них была стабильно загульная мать, которая переодически уходила на неделю - другую. И дети знали, что этот факт надо скрыть от всего мира, чтобы остаться дома. Они исправно ходили в школу, старшие одевали и заплетали младших и учили их не говорить, что мамы дома нет. Соседи подкармливали их. Надо было просто продержаться до ее возвращения. Но не вышло, кто-то "настучал". И вот, в школьной форме и в обиде "забрали из класса с милицией, как ворье какое-то!" дети ожидали очереди в приют, обсуждая то, что мать в жизни не сможет их оттуда вызволить "бестолочь такая". "Бестолочь" произносилось с горечью и любовью. Они ее любили и принимали, как есть, эту "бестолочь". Еще они волновались, что разделят с младшими. Их разделили.
Что же делать, если ты родился у плохого, всеми осуждаемого и любишь его? И страдаешь без него? Дети такие создания, что им все равно: богатый ты, или бедный, молодой или старый, глупый или умный, что о тебе думают соседи...точнее нет, им не все равно, недостойное, униженное положение родителей - огромная тягота и стыд их маленькой жизни, которые они не заслужили. Это детской любви все равно - она просто есть, любовь к маме и папе. И она истекает кровью и терзает в разлуке.
И вынужденный разрыв с родителями в детстве остается рассекающим жизнь шрамом навсегда.
Поэтому, забирая ребенка из "плохой" семьи, мы не исправляем ситуацию. Мы часто спасаем жизнь - это правда, потому что сколько детей гибнут от пожаров, переохлаждения, голода, побоев в кровных семьях. Но мы не делаем лучше. Потому что лучше - это помочь детям безопасно быть рядом с их родителями. Вот такими нересурсными, бестолковыми, безответственными, страдающими зависимостями родителями. Это возможно только через бесконечную накачку этих семей ресурсом. Вразумление, помощь, контроль. И через предоставление отличных социальных сервисов: отличный доступный детский сад, отличная доступная школа, отличная доступная поликлиника, отличные доступные кружки, транспорт, лагеря отдыха. Решение запущенных жилищных проблем, работа с зависимостями. Иначе нам не выплыть, потому, что мы не можем забрать всех терпящих бедствие детей из их опасных семей и передать их в семьи хорошие и безопасные. У нас не сойдется ни этика, ни арифметика.
Простым арифметическим решением является передача ребенка в систему массового государственного воспитания, но для ребенка это личный путь в никуда, о котором я писала в предыдущем посте.
Нет возможности отказаться от бесконечного сражения за кровную кризисную семью. Сражения, в которое уходит столько ресурса, как в песок. Когда столько раз опускаются руки. Когда срывы опять и опять. Но нет возможности махнуть рукой и отойти в сторону, потому, что когда весь мир отвернулся, и человек сам махнул на себя и детей рукой, дети продолжают любить своих родителей. Самых недостойных их любви, продолжают любить и верить. И ждать.
У нашего Благотворительного Фонда "Дети ждут" есть приют для мам-одиночек, выпускниц сиротских учреждений, "Мама рядом". Мы стараемся предотвратить повторное сиротство, когда сиротами становятся дети выросших сирот. Как же это сложно, и как нам не хватает государственных сервисов поддержки этих социально дезадаптированных мам.
Но мы не можем не совершать сверхусилия.
Как мы можем перестать, если дети любят своих мам?